— Вы — мультиинструменталист, и это довольно редкое явление среди музыкантов. Как это получилось?
— Да как-то само собой, было довольно легко. Я вырос в музыкальной семье: отец играл на барабанах, мама — преподаватель фортепиано и пения. Они меня многому научили.
В 14 лет я стал записывать свои песни. Всегда приходилось долго ждать, пока гитарист или басист запишут свои партии, поэтому я решил купить себе электро- и бас-гитары и делать всё самостоятельно. Так всё и началось.
— Сейчас Вы испытываете трудности с поиском музыкантов для своих сольных проектов?
— Нет. Сегодня я играю с множеством музыкантов, поэтому у меня большой выбор — могу позвать тех, с кем мне наиболее комфортно, кто лучше всего подойдёт для записи того или иного произведения.
Например, в своём новом проектe я выступил лишь как вокалист и барабанщик, остальные партии записаны такими талантливыми музыкантами, как Фёдор Досумов (гитара), Лев Трофимов (клавиши), Алан Карон (бас-гитара), Адриан Феро (бас-гитара) и многие другие. Хорошо, когда есть возможность задействовать столько людей — музыка получается уникальной.
— Вы считаете себя популярным?
— Нет. Я просто путешествую по миру и играю музыку, встречаю новых людей. Вот и всё.
Кстати, а мы с вами не встречались на фестивале в Коктебеле раньше? Просто мы уже там выступали вместе с Impact Fuze пару лет назад. Это было очень круто! Живописное место, и публика принимала очень тепло. Очень хочу ещё раз сыграть на этом фестивале! С удовольствием бы привёз свой новый проект.
— Последнее время Вы очень часто выступаете в России. Узнали что-нибудь новое о стране?
— О да! Вы даже не представляете сколько!
До выступлений с Impact Fuze я, можно сказать, ни разу не был в России. Точнее, однажды я выступал здесь вместе с Жаком Люком Понти, но это было так: прилетели, отыграли, улетели. В итоге ничего не успел увидеть.
А вот когда приехал сюда для выступлений с Impact Fuze, я сумел познакомиться со страной и людьми. И знаете что? Теперь я предпочитаю выступать в России, нежели в Америке. Русские намного ближе мне по духу, чем американцы.
Когда мы впервые начали играть вместе с Антоном Давидянцем, я был поражён его уровнем игры, да и в целом уровнем российских музыкантов. Я всегда считал, что в России умеют играть лишь классическую музыку и делают это превосходно, но такие направления, как джаз и рок открылись для них совсем недавно, поэтому вряд ли они могли достигнуть таких высот. Оказалось, что я был неправ. Также меня удивил большой интерес русских к французской культуре.
В целом это сотрудничество стало для меня открытием абсолютно новой культуры, а это всегда очень захватывающе.
— Что Вам запомнилось в России больше всего? Может быть, есть какая-то интересная история?
— Вот это вы меня застали врасплох… Их было столько! Когда мы были в туре, нас всё время ожидал какой-то сюрприз. Мы были в Самаре, Коктебеле, Иркутске, Новосибирске, Санкт-Петербурге, Москве, и каждый город для нас становился своеобразным приключением. Было круто! Именно так и узнал, кто такие русские.
Вы знаете, во Франции, как и в России, люди не показывают чрезмерного дружелюбия при первой встрече. Довольно холодное приветствие, небольшой разговор, и всё. У нас нет такого, как в Америке, когда человек, который видит тебя первый раз, начинает чуть ли не кричать: «Привет, мой друг! Как дела? Я так рад тебя видеть! Ты такой крутой!» Но когда ты подружишься с русским или французом, это значит, что вы реальные друзья, что вы можете друг на друга рассчитывать в трудную минуту. Если у тебя проблемы, я с тобой. В Штатах всё наоборот: те, кто вчера называл тебя лучшим другом, сегодня тебе не помогут.
А ещё Россия для меня — это смесь Франции и Африки, как Квебек — смесь Франции и Америки. Мы очень похожи в манере общения, в том, как мы тусуемся. Русские очень умные люди, но образ жизни очень напоминает африканский, называется: «Помоги себе сам». Например, однажды при трансфере на концерт нам пришлось ловить попутку и добираться на ней, иначе бы мы опоздали на концерт. Это было своего рода приключением — очень прикольно. И всегда, когда с нами происходило нечто подобное, а это было часто, мы каким-то чудесным образом выкручивались и успевали всё сделать вовремя.
— Что для Вас значит быть музыкантом?
— Это моя жизнь. Я рос в окружении музыки и никогда не думал о том, чтобы заняться чем-то другим. Я бы даже сказал, что я — это музыка.
Конечно, можно рассматривать это как работу, но для меня это никогда не было работой. Когда творчество превращается в работу, я ухожу из коллектива. Это значит, что то, чем я занимаюсь в этот момент, не совпадает с моим взглядом на музыку и моё место в ней.
Например, я начинал играть с каким-нибудь популярным поп-артистом, но всегда очень быстро бросал это, потому что, когда ты играешь в таком коллективе, у тебя есть почти всё — выступления на больших площадках, девушки, деньги, но нет главного — ты не можешь выразить себя, нет чувства семьи.
Но когда ты играешь джаз, чувство семьи тебя никогда не покидает. Это привносит свой шарм в музыку. Люди, которые никогда не слушали джаз, чувствуют эту энергетику. Ко мне очень часто подходят после концертов и говорят об этом.
— Как Вы думаете, что произойдёт с джазом через 50 или даже 100 лет?
— С тем как сегодня развивается музыкальная индустрия, думаю, что он умрёт или изменится до неузнаваемости. Сегодня людей кормят примитивной музыкой, состоящей из четырёх аккордов, их отучают думать, стремиться понимать более сложную музыку. А джаз как раз является самой сложной музыкой из всех.
Я очень часто играю с популярными джазовыми артистами и вижу, что происходит с публикой. Она стареет вместе с артистом, молодых лиц на концерте нет.